- Je n'ai pas quitté ma houppelande une minute, monsieur l'instituteur, et il n'y en a qu'une, de houppelande, à Mortefont, c'est la mienne, celle que vous tenez à la main ! Vous pensez si je la connais, ma houppelande, depuis quinze ans que je la traîne chaque Noël ! Comment expliquez-vous cela ? Il faudrait que l'homme l'ait prise dans le placard de la sacristie, après la séance du patronage. Dans quelle intention, puisque le vol, d'après ce que disent Turner et Kappel, était fait ? Ce qu'il y a de sûr, monsieur Villard, c'est que j'ai fait toute ma tournée avec la houppelande, comme chaque fois, et que je suis arrivé à temps pour la séance ; j'ai attendu, dans la sacristie, le moment de faire mon entrée en haut ; je l'ai faite, et je suis redescendu me déshabiller. Et je répète que tout le temps que j'ai tenu compagnie à M. le curé quand il préparait la châsse, il n'a pas été question si les diamants brillaient ou non, il n'en a même pas été question du tout, des diamants ! Voilà ce que j'ai à dire, et je le jure !
- Я не вылезал из моего наряда ни на минуту, господин учитель, и тот балахон, что вы держите в руке, - он мой и он единственный в Мортфоне. Неужели вы думаете, что я не узнал бы его, свой балахон, который уже пятнадцать лет я надеваю на Рождество? Как вы можете все это объяснить? Выходит, неизвестный должен был взять его в шкафу в ризнице после того, как закончился праздник. Для чего, если похищение, о котором твердят Тюрнер с Каппелем, уже произошло? Нет уж, ручаюсь, господин Вилар, что весь путь, как и всегда, я проделал в собственной одежде и на праздник явился вовремя; я ждал в ризнице до тех пор, пока не наступила пора подниматься наверх; поднялся, потом спустился и переоделся. Повторяю: все то время, что я находился рядом с кюре, пока он готовил к службе раку, он не спрашивал, блестят или не блестят бриллианты, он вообще не говорил о бриллиантах ни слова. Вот все, что я могу сказать, и я клянусь, что так оно и было.