La chambre avait été transformée en petit musée ; le long des murs s'alignaient des vitrines pleines de cette collection de papillons et d'insectes, que le criminel avait constituée pour se distraire. Au milieu de la pièce se dressait une poutre verticale, sans doute placée là autrefois pour soutenir le plafond mangé aux vers. À ce poteau une forme humaine était attachée, ligotée, entourée de bandelettes comme une momie, enveloppée de draps si serrés qu'il était impossible de distinguer s'il s'agissait d'un homme ou d'une femme. Une serviette enroulée autour de la gorge était fixée derrière le poteau. Une autre recouvrait la partie inférieure du visage ; au-dessus deux yeux noirs (des yeux pleins de douleur, de honte, et d'interrogation anxieuse) nous regardaient. En moins d'une minute nous avions ôté le bâillon, dénoué les liens, et Mme Stapleton s'effondra à nos pieds. Quand sa jolie tête retomba sur sa poitrine, je vis le sillon rouge d'un coup de cravache, en travers de son cou.
Эта комната представляла собой маленький музей. Ее стены были сплошь заставлены стеклянными ящиками, где хранилась коллекция мотыльков и бабочек - любимое детище этой сложной и преступной натуры. Посередине поднималась толстая подпорка, подведенная под трухлявые балясины потолка. И у этой подпорки стоял человек, привязанный к ней простынями, которые укутывали его с головы до ног, так что в первую минуту даже нельзя было разобрать, кто это - мужчина или женщина. Одно полотнище шло вокруг горла, другое закрывало нижнюю часть лица, оставляя открытыми только глаза, которые с немым вопросом смотрели на нас, полные ужаса и стыда. В мгновение ока мы сорвали эти путы, вынули кляп, и к нашим ногам упала не кто иная, как миссис Стэплтон. Голова ее опустилась на грудь, и я увидел красный рубец у нее на шее от удара плетью.