desséché; émacié ( о лице )

(avoir du pain (cuit) sur la planche)
1) жить зажиточно, в достатке
Formichel: - Qu'est-ce que vous ferez de ce gaillard-là, quand il sera bachelier? Benoîton: - Ah! Je n'en sais rien! Le polisson sait trop bien qu'il a du pain sur la planche! (V. Sardou, La Famille Benoîton.) — Формишель: - А что вы собираетесь делать с этим парнем, когда он станет бакалавром? Бенуатон: - Вот уж не знаю! Плутишка знает, что у него есть тепленькое местечко.
2) (тж. se trouver avec du pain sur la planche) иметь запасы
[...] si Merovicci ne se trouvait pas transformé depuis longtemps en macchab desséché, il se trouverait avec du pain sur la planche pour développer ses combines. (A. Sergent, Je suivis ce mauvais garçon.) — [...] если бы Меровиччи не превратился уже давно в иссохший труп, у него нашлись бы в запасе средства, нужные для его комбинаций.
- Nous n'avons pas le choix, fait-il remarquer. Et nous pourrons faire toutes les maisons, les unes après les autres. C'est bien du diable. - Toutes les maisons ... C'est ridicule ... - Oui, tu vois, nous avons ... Là, le chef du bureau s'arrête. Il allait dire "du pain sur la planche" et cela n'aurait pas été apprécié, il le sent. (P. Rondy, Et l'homme tua la femme.) — - У нас нет выбора, - заметил муж. - Мы можем только обойти все дома, один за другим. Конечно, это чертовски трудно. - Каждый дом ... Это нелепо ... - Да, но пойми, тогда у нас будет ... Тут бедняга столоначальник запнулся, он хотел сказать: "еда в запасе", но едва ли дождался бы одобрения жены.
3) иметь много работы
... quand ma phrase aura l'allure même de cette promenade au trot, une-deux-trois, une-deux-trois, alors le reste sera plus facile ... Mais pour cela, il avait encore du pain sur la planche. Il ne consentirait jamais à livrer cette phrase telle quelle à un imprimeur. (A. Camus, La Peste.) — ... когда у моей фразы будет тот же аллюр, что у этой четкой рыси - раз-два-три, раз-два-три, - все остальное пойдет легче ... Но пока что работы у него непочатый край. Ни за что он не согласится отдать вот такую фразу в руки издателя.

Держа в руках длинный свиток, он с непокрытой головой стоял за креслом, в котором, согнувшись, закинув ногу на ногу и облокотившись о стол, сидел плохо одетый человек. Вообразите в этом пышном, обитом колдовской кожей кресле угловатые колени, тощие ляжки в поношенном трико из черной шерсти, туловище, облаченное в фланелевый кафтан, отороченный облезлым мехом, и старую засаленную шляпу из самого скверного черного сукна, с прикрепленными вокруг тульи свинцовыми фигурками. Прибавьте к этому грязную ермолку, почти скрывавшую волосы, – вот и все, что можно было разглядеть на сидевшем человеке. Голова его свесилась на грудь; виден был лишь кончик длинного носа, на который падал луч света. По иссохшим морщинистым рукам нетрудно было догадаться, что в кресле сидит старик. Это и был Людовик XI.