Предлагаемая классификация не претендует на полноту, которой трудно достигнуть, имея дело с таким жанром, как роман. Она позволяет объединить при сравнении некоторые романы, чтобы привлечь внимание к чертам сходства. В отличие от античного эпоса, средневекового рыцарского романа или, скажем, элегии, роман всегда был в постоянном конфликте с существующими литературными условностями. Все время меняя способы повествования, роман заимствовал элементы стиля у драмы, журналистики, массовой культуры и кино, никогда, однако, не утрачивая традицию репортажа, идущую из 17 в.

Социальный роман. Повествование этого рода сосредоточено на разнообразных вариантах поведения, принятого в каждом данном обществе, и на том, как поступки персонажей отвечают или противоречат ценностным установкам данного общества. Двумя разновидностями социального романа являются нравописательный роман и роман культурно-исторический (как правило, строящийся как история семьи). Их персонажи всегда поданы на фоне культурных стандартов своего времени. Даже если в центре повествования находится внутренняя жизнь героев, его двигателем всегда являются их конфликты с внешним миром, представителями других классов и убеждений.

Нравописательный роман. Нравописательный роман под пером Джейн Остин, Эдит Уортон и Г.Джеймса является более чем камерным социальным повествованием. Сосредоточенный на нюансах и стандартах поведения в обществе, этот тип литературы достигает наибольших удач в результате тщательного анализа мельчайших столкновений, происходящих часто в отгороженной от остального мира среде. Гордость и убеждение Джейн Остин - это расследование дурного поведения, неджентльменских поступков и различия между собственно гордостью и различными формами высокомерия, своеволия и эгоцентризма. Г.Джеймс и Эдит Уортон также делают чайную чашку на рауте плавильным котлом, где бушует борьба между индивидуализмом и социальным конформизмом. Небольшие ошибки ведут к страданиям и смерти героини в Дейзи Миллер Джеймса. "Нравы", которые описывает нравописательный роман, давно уже вышли за пределы "приличного общества". Он может иметь дело с богемой, наркоманами, университетскими профессорами и студентами, столичными штучками и провинциальными увальнями. От Джейн Остин и до наших дней романист-нравописатель часто становится сатириком, как, например, Ф.Рот, в романе Прощай, Колумбус делающий объектом сатиры средний класс.

Культурно-исторический роман более богат по фактуре. В отличие от плутовского романа это не беглый обзор социальных типов в сменяющих друг друга пестрых эпизодах. Культурно-исторический роман, такой, как Отец Горио Бальзака, Крошка Доррит Диккенса, Война и мир Толстого, В поисках утраченного времени Пруста, изучает отдельные личности, предлагает собственную социальную психологию классов и групп, содержит впечатляющие символы, в которых выражается отношение автора к целому образу жизни. В романе этого типа встречаются и элементы философии, и эксперименты с формой, но главным в нем является раскрытие значений, принципов и стилей социального поведения, которые управляют жизнями людей. Герой культурно-исторического романа узнает по ходу действия механизм социального продвижения, а также собственное место в общем устройстве мира (например, бальзаковский Эжен де Растиньяк). Интерес к истории, характерный для культурно-исторического романа, часто проявляется в описании нескольких поколений. Для Толстого в Войне и мире прошлое принадлежит одновременно и обществу и частной жизни. С появлением монументальных мемуаров Пруста культурно-исторический роман вступил в новую фазу. В поисках утраченного времени - это не только воспроизведение привычек и манер более раннего периода, но воссоздание работы сознания автора, проникающего в сущность иллюзий как относительно социальной жизни, так и любви. В семи томах Пруст собрал детально документированный материал о состоянии общества, что, собственно, и является главным достижением автора культурно-исторического романа. Для исследования общества в качестве представляющего его микрокосма часто используется история семьи. Т.Манн в Будденброках прослеживает, как одна семья теряет со временем свою групповую идентичность, превращаясь в новых поколениях из некого бюргерского единства в собрание невротиков.

Культурно-исторический роман как художественная форма очень часто имитируется. Так называемые блокбастеры очень часто рекламируются в качестве чего-то "бальзаковского" или "толстовского". Унесенные ветром Маргарет Митчел и многие послевоенные произведения того же типа имеют все внешние приметы культурно-исторического романа, однако их весьма поверхностная социальная психология, стереотипные герои, мелодраматические ситуации и полная неспособность охватить всю сложность и многозначность социальной жизни явно выводит их за пределы обсуждаемой здесь литературы.

Психологический роман. Его отличает сугубое внимание к внутреннему миру человека. В его технический арсенал входят аналитический комментарий, символика, внутренний монолог и поток сознания. Наиболее часто встречающиеся формы психологического романа - "роман воспитания" и детализированный портрет. Под портретом подразумевается последовательное изучение персонажа в момент кризиса. Роман воспитания прослеживает временне стадии в жизни протагониста, преследующего определенную цель. В нем преобладает оптимистический настрой, ибо достигаемая цель - это художественный или профессиональный успех, духовный рост, достижение эмоциональной полноты. Протагонист изучает мир, страдает и под конец разрешает или хотя бы начинает по-новому понимать все конфликты, терзавшие его в детстве или юности. В Больших надеждах Диккенса Пип, наиболее сложный психологический образ из всех персонажей писателя, борется со страхами детства, с самодовольными фантазиями, приходящими в противоречие с собственными лучшими задатками, со своими взрослыми недостатками. В результате он не столько добивается успеха, сколько отказывается от своего незрелого "я". Другой мотив, движущий героем, - вызов обществу. Им характеризуется Жюльен Сорель из Красного и черного Стендаля, он же является мотивом Портрета художника в юности Джойса. Психологический роман достиг "фрейдовских" откровений задолго до Фрейда. Уже Диккенс использовал страшную, угрожающую фигуру каторжника Мэгвича в Больших надеждах как подавленный детский образ, символизирующий асоциальные силы, влияющие на человеческую судьбу.

В арсенале романистов-психологов помимо прямого описания есть и другие методы. Герой часто сам "выдает себя". Так поступает Достоевский в Записках из подполья, давая выговориться своему анонимному "парадоксалисту". Поток сознания, отличающийся от сознательно выстроенного внутреннего монолога хаосом образов и ассоциаций, открывает, чем сознание является для самого себя. Классическим примером здесь являются ассоциативные скачки, передающие невыстроенную внутреннюю речь героя Улисса Леопольда Блума. Существуют и другие способы раскрытия мыслей и чувств. Один из них парадоксальным образом отрицает всякое заглядывание внутрь. "Психология" персонажа в этом случае выражается предметами, попадающими в его поле зрения. А.Роб-Грийе в Ревности с почти маниакальной точностью описывает самые обыкновенные предметы, попадающие в поле зрения трех людей на колониальной плантации, а также их действия. Однако на уровне мотивации и стиля поведения ничего не прояснено. Для Роб-Грийе человеческое поведение слишком сложно, чтобы укладываться в привычные психологические категории. Невыразимое, таинственное и непрозрачное стало одной из характеристик современного повествования - от Хемингуэя, чьи герои отказываются раскрыть себя, до голосов С.Беккета, ничего не говорящих о самих себе, но наговаривающих тома об анонимности человеческого сознания в постсовременном мире.

Роман идей. В романе всегда находилось место для разного рода теорий и мнений относительно общества, космоса, нравственных ценностей, собственно, обо всем на свете. В отличие от психологического романа, роман идей, или "философский" роман, использует персонажей в качестве носителей интеллектуальных теорий. Но если, скажем, в диалогах Платона участники являются лишь рупором философа, герои романа - полноценные персонажи, разделяющие те или иные взгляды. В Братьях Карамазовых Достоевский использует и фантастические (Легенда о Великом Инквизиторе), и "реальные" сцены, чтобы высказать идеи, которые мучают героев. Т.Манн в Волшебной горе использует и дебаты в духе Достоевского (диалоги либерала Сеттембрини с иезуитом Нафтой), и сложную систему символов (рентгеновский снимок как поэтическое проникновение в глубь вещей) для высказывания своих идей относительно современной цивилизации. Дебаты и символику использует Кафка в Процессе. В мире Кафки человек, оказавшийся жертвой преследования, всегда оказывается виновным; по странной логике современного мира, самой попыткой освободиться он зарабатывает себе наказание. Чешский романист М.Кундера создает вокруг своих героев угрожающее политическое окружение, заставляющее их искать автономии от него в игре, сексе и искусстве. В Невыносимой легкости бытия он исследует последствия господства тоталитарного режима 1968.

Приключенческий роман, роман с интригой, роман поисков. Все эти типы романа исследуют территорию, выходящую за границы обыкновенной жизни. Как правило, они предусматривают миллионы сюжетных осложнений. Будь то дешевое развлечение или высокое искусство, эти романы удовлетворяют ожидания тех читателей, кому по душе сильные герои, кто любит быстрое, кинематографическое мелькание декораций. В традиции рыцарского романа протагонист преследует либо идеал, либо любимого человека, либо зачарованное место, либо какую-то определенную идею. На пути его ждут испытания, препятствия, унижения; в самом конце - исполнение желаний, крушение или разочарование. В отличие от психологического портрета приключенческая история всегда связана с действием. Дороги, реки, морские путешествия и все в этом духе часто служат ключевым элементом в качестве либо функционального, либо символического пути к достижению цели.

Любовь и страсть - центральный элемент романа поисков. Его самая простая форма - готическая история о бедной девушке, встретившейся с благородным богатым человеком (Ребекка Дафны дю Морье). Более высоким качеством обладают любовные истории с элементом развлекательности, но обогащенные поэтическим чувством, иронией, трагизмом. Такими романами поисков, несмотря на все различия, являются Грозовой перевал Эмилии Бронте, Великий Гэтсби Фицджералда и Лолита Набокова. Как все романы поисков, они проникнуты готическим духом чудесного и страшного. Презрение ко всему условному и практическому отличает почти все романы поисков. Твеновский Гек Финн готов отправиться хоть в ад, при условии, что там его не встретит мисс Уотсон. Сжигает за собой мосты и герой Моби Дика Мелвилла. Персонажи, ищущие приключений или втянутые в интригу, часто встречаются с трагическими последствиями. Трактовка приключения как катастрофы выделилась в почти отдельный жанр. Речное путешествие в Сердце тьмы Конрада и трагически заканчивающееся плавание по реке в Избавлении Дж.Дики никак не напоминают побег Гека Финна от цивилизации. Шпионские истории, выстраивающие сложные интриги вокруг людей, живущих в исключительных обстоятельствах, также могут заканчиваться самым непредвиденным образом. Предательство и политический цинизм разрушают жизнь героев шпионского триллера Ле Карре Шпион, вернувшийся с холода.

Потенциал романа приключений и поисков очень велик. Он может включить в себя все возможное и хоть чуть-чуть правдоподобное для людей с воображением. Главное, чтобы это не напоминало ежедневную жизнь. Его герои и антигерои всегда находятся в крайних ситуациях и в странном антураже, но никогда не отрываются от корней романа, предполагающего позицию объективного репортажа; они никогда не становятся продуктами чистой фантазии.

Экспериментальный роман. Подобно тем психологическим романам, что решительно рвут с логикой причины и следствия в сюжете и характеристике персонажей, экспериментальный роман добавляет литературе одно важное качество - постоянное осознание используемой литературной техники. Экспериментальный роман подчас трудно читать, так как он считает своей целью не воспроизведение реальности, но выстраивание собственной формы. Сюжет и характер постоянно подвергаются автором сомнению. Основы такого подхода заложил еще Стерн в Тристраме Шенди. Стерн и его последователи вступают в прямой контакт с "сообщником-читателем" (выражение Кортасара). Эта линия не заглохла и в 19 в., что демонстрируют Sartor Resartus Карлейля, Записки из подполья Достоевского. Структура же "истории" подверглась сомнению еще в романе Гюисманса Наоборот, где протагонист занят лишь чтением и потаканием своим прихотям.

В эпопее Пруста В поисках утраченного времени главное - не сюжет, но сам момент воспоминания, когда под влиянием какой-то незначительной причины начинает работать память Марселя. Нет "истории" в строгом смысле и в Улиссе Джойса, который является прежде всего проекцией того, что может удержать в себе человеческое сознание: впечатлений, восприятий, знаний. Еще более трудны для восприятия писатели, разрушающие сюжетное повествование. Безымянный Беккета представляет собой монолог, не имеющий отношения ни к каким событиям. Другие экспериментаторы сохраняют условность "рассказывания истории", однако совершенно не заинтересованы в ее ясности и доступности. Роман превращается в своеобразный лабиринт, где главными элементами становятся стиль и структура.

Подобно странице Писания, страница романа обладает авторитетом написанного слова. Будучи древними, как сама западная цивилизация, слова могут быть расставлены так, чтобы забавлять и наставлять. Слова заставляют читателя сотрудничать, работать для собственного просвещения и понимания. Современный опыт чтения романа связан с тишиной и отгороженностью от мира. Жанр стал своего рода внутренним космосом, местом, где можно размышлять, воображать, вспоминать. Роман - это форма познания, рассчитанная на века благодаря своей гибкости и постоянному стремлению оценивать возможности человека, находящегося в окружении других людей.

князь новгородский (1168-69), владимиро-волынский (1170-1205) и одновременно (с 1199) - галицкий, сын великого князя киевского Мстислава Изяславича и дочери польского короля Болеслава Кривоустого. Вёл успешную борьбу с боярством и церковной знатью за укрепление княжеской власти. Владея объединённым Галицко-Волынским княжеством и распространив свою власть на Киевщину, Р. М. стал одним из сильнейших князей Руси. С ним считались Византия, Польша, Венгрия, а римский папа Иннокентий III предложил Р. М. королевскую корону при условии принятия католичества, но получил отказ. Чтобы укрепить своё влияние на польские дела и продвинуться в Саксонию, Р. М. вмешался в борьбу польских князей, но в 1205 попал в засаду, организованную поляками у Завихоста на Висле, и был убит.

Лит.: Пашуто В. Т., Очерки по истории Галицко-Волынской Руси, [М.], 1950.